— Что я забыл? — Максим свирепо метался по комнате, укладывая рюкзак; разложенные кучками вещи тонким слоем покрывали пол. Ирина сидела с ногами на огромной тахте и флегматично вышивала трилистник на замшевом кошельке. Крестиком.
— Водку взял?
— Водку — взял.
— Это главное. На остальное у тебя список: берёшь, сверяешься и планомерно укладываешь пунктик за пунктиком. Ты уже семь лет ходишь по лесам, а нервничаешь, как в первый раз.
— Мы опаздываем, мы уже опоздали!
— Успокойся, все остальные опоздают ещё сильнее.
Так и случилось. Когда Ирина (с продуктами на компанию) и Максим (с большим рюкзаком для дальнего путешествия) подошли к филфаку, похожему после ремонта на кремовый торт, из обещавшихся десяти пришли только трое.
— Ждём двадцать минут и уходим! — в Максиме проснулся педант.
Впрочем, через двадцать минут подошли все, кого ожидали, а два человека сверх того ещё и сели компании на хвост. Перегородив Покровку, шли на автобус, смеялись, пели; Ирина держала Максима под руку и рассеянно улыбалась.
— У тебя такой вид, будто он сделал тебе предложение, — Натка зацепилась за вторую иринину руку.
— Не угадала, мы сегодня расстаёмся, — шепнула ей на ухо Ирина и подмигнула, точно заговорщица.
Сперва всё было хорошо. Пили импровизированную шафранно-имбирную настойку (засыпать имбирь и шафран в бутылку водки, тщательно взболтать), жарили на огне сосиски, пекли картошку, орали песни. Потом нестойкие личности засопели около костра, стойкие завели какую-то глубокомысленную беседу, а парочки начали расползаться по окрестным кустам.
Ирина сплела венок из ромашек и два раза переплыла озеро. Максим принёс ей на берег одежду, они выпили ещё по глотку ядовито-жёлтой гадости и залезли в спальник.
Выспаться им так и не удалось: один из севших на хвост, выпив настойки, оказался панком, русским националистом и любителем Достоевского, начал громко жаловаться на экзистенциальное одиночество и несовершенство мира, заблевал собственный спальник, пошёл на озеро его стирать, благополучно потерял и, задушевно матерясь, начал искать пропажу по окрестностям, то и дело спотыкаясь об Ирину и Максима. Этого последнего он, в довершение всего, растолкал с просьбой о пяти рублях на проезд и даже получил желаемое, с дополнением в виде полного набора фактов об интимной жизни и происхождении всех своих панковских родственников, а за компанию — и не раз этой ночью поминавшегося Фёдормихалыча вкупе с Николаем Бердяевым и Константином Леонтьевым.
Спать дальше не получалось, к тому же, солнце поднималось всё выше и сияло всё ярче. Максим заправлял джинсы в казаки и ругался, Ира, приподнявшись на локте, наблюдала за ним. Панк, наконец, уехал, все остальные разошлись ешё раньше. Когда Максим застёгивал куртку и завязывал шейный платок, Ира начала тихонько всхлипывать, а когда он утягивал ремни на рюкзаке, она уже рыдала в голос, подвывая, как зверь, спрятавшись с головою в спальник, скрючившись там, как младенец в утробе, так что он не видел её искажённого лица и лишь смотрел сверху вниз, как она корчится у его ног бесформенным кульком, смотрел, не зная, что сказать и чем помочь. Наконец, она притихла, высунула из мешка красное опухшее лицо с прилипшими ко лбу потемневшими волосами и хрипло попросила передать одежду. Он передал, а потом, повинуясь её жесту, отвернулся.
— Я не буду тебя провожать, ладно?
— Угу.
— Счастливого пути.
— Счастливо оставаться, Ириша. Всё будет хорошо.
Он развернулся и пошёл вдоль берега. Шагов через двадцать она окликнула его. Он обернулся: Ирина в длинном светлом платье стояла и махала ему вслед; её лицо закрывала кожаная маска с бретонским пейзажем и отделкой из ракушек.
Когда Максим скрылся из виду, она сбросила одежду и спустилась к воде. Со стороны города доносился колокольный звон, небо над головой напоминало перевёрнутое море, на песке трепетала крылышками бабочка-голубянка. Она тронула воду пальцами ноги, затем ступила в озеро и медленно пошла вперёд. Когда вода подступила к её груди, шее, глазам, она не поплыла, как сделал бы любой на её месте, но продолжала мерно идти вперёд и смотрела на солнце, не щурясь. Над макушкой вода сомкнулась очень мягко, и никаких кругов видно не было.
Её родители, нашедшие на берегу озера светлое платье, да ещё Игорь, ирочкин жених, которому они сразу позвонили — эти трое были единственными людьми в городе, кто в три следующие ночи не видел снов. Прочие же обитатели города прижимались во сне лицом к оконному стеклу, заворожённые невиданным зрелищем. В город пришло море. Оно подступало под форточки верхних этажей, накрывало дома с головой, его тяжкие подводные течения колыхали бельё на балконах, его рокот убаюкивал птиц на лету, и птица была с трудом отличима от рыбы. Огромные скаты шевелили крыльями над припаркованными автомобилями, в канализационных люках змеились мурены, на клумбах и в песочницах цвели актинии, изредка огромные кальмары проходили за окном, как дирижабли, ритмично мигая бортовыми огнями. Порой подводная тьма становилась ещё гуще — над городом проплывала тяжёлая туша кита. Утром море уходило, чтобы на следующую ночь появиться снова.
Максим ехал три дня и три ночи, как в сказках рассказывается. Утром четвёртого дня он стоял на пороге редкостной красавицы и умницы Таськи Барановской, а красавица и умница, болтая ногами, висела у него на шее, издавая нечленораздельные, но вполне понятные звуки. Герой был впущен в прихожую, с героя был снят рюкзак, герой был снабжён тапочками и препровождён на кухню. Когда у героя было спрошено, чего он хочет раньше, завтракать или в душ, герой, не колеблясь, выбрал второе. Некоторое время из ванной раздавалось довольное фырканье, потом оно смолкло, а потом как-то незаметно прошли два часа. Таська спросила, долго ли дорогой гость намерен болтаться в ванной и чем он изволит завтракать, потом спросила погромче, потом решила заглянуть в ванную — и замерла на пороге, ничего не понимая, потому что ванна была полна воды, но человека в ней не было, как не было его нигде в ванной комнате, включая настенный шкафчик для косметики.
На четвёртую ночь жителям города перестало сниться море, а на пятый день исчезла и тень воспоминаний об этом. И ничего не изменилось, в самом деле, вообще ничего, только пожилая чета в одной из сормовских квартир выглядит на все восемьдесят в свои неполные шестьдесят, да у Таськи Барановской, редкостной красавицы и умницы, уже лет пять как никого нет. А Игорь Федотов запил по-чёрному. А ещё озеро на окраине города стало чище, и в нём появилась рыба, а один панк, по совместительству националист и любитель Достоевского, видел, нырнув в это озеро спьяну, странного зверя — вроде как человек, а вместо рук — щупальцы, и вместо ног — щупальцы, и много их — рук с ногами, и плавает быстро, и светится в темноте, и лица не разобрать, только гудит голос в голове: "Отдай пять рублей, отдай пять рублей".
Он ещё полгода всем об этом рассказывал, только кто же ему такому, ясное дело, поверит?
Туз Мечей
Заведует информацией, интеллектуальными радостями и органической жизнью в целом заодно. Идеи, которые овладевают человечеством — по его части. Пропаганда этих идей — тем более. Ложь в особо крупных масштабах — за этим тоже сюда.
Стихийные бедствия, которые может сулить Туз Мечей — бури, смерчи и ураганы. И еще одно очень интересное "стихийное бедствие" в его ведении: способность людей сознательно обрекать на бессмысленные мучения себе подобных.
Человеку Туз Мечей в благоприятном раскладе сообщает, что его воля сейчас способна творить любые чудеса, и этим надо пользоваться (и желательно — развивать). А в неблагоприятном недвусмысленно указывает на опасность психического заболевания.