Жозефин, здесь душно, пыльно, женщины черны лицом и носят цветные одежды, укрывающие их тело плотно, как бинты баюкают кровавые раны. Раны моего сердца, Жозефин, следы твоих маленьких туфелек. Я любил этих женщин, Жозефин, их тела — загорелые и рыхлые, пахли потом и мускусом — их соски были чернее ночи, и живот был как чаша, а я — вином их виноградника, Жозефин. Я был густым и сладким, как ночь их горячей, влажной, черной земли, Жозефин, но я не утолил своей жажды. И мальчик в рваном халате, бежал прочь, выкрикивая что-то — гортанно, звонко, и радуга заносила свой серп над маковым полем — аллла, алая жатва. И я бежал, Джози. Бежал умирая от жажды. Я лежал в пыли, Джози, как старая тряпка; у меня над головой зрел виноград, пыльные грозди. А положил янтарную ягоду в рот, и терпкий сок залил мне горло, остановив дыхание. А где-то там, далеко, за твои губы легко коснутся бокала — я стар, Джози, и меня уже давно нет, и кровь превратилась в вино, и ушла в землю**, и маки цветут, и остров ушел под воду, и Атлант, махнув рукой, бросил свою службу — не о чем плакать. Просыпайся, родная моя, кофе уже на огне, и все было шуткой… Джози, Джули, моя Лилит, вставай — ровно в 12 тыква станет каретой, и туфли, и платье…и маленькая церковь за углом.
Сегодня ночью я перечитываю старые письма. Да-да, я знаю, сегодня пограничная ночь — зима и весна сцепились в бешеном вальсе на острие адмиралтейской иглы, тонком, как корочка весеннего льда — и старые письма надо жечь, как тающие мосты в зиму, танцуя под Гребенщикова. Но «рукописи не горят», их тени ходят по коридорам нашего дома, не спрашивая разрешения, наливают в джин и кофе в старые чашки — синие, со звездами, с трещинкой на ручке — мою, и с отбитым треугольником на ободке — твою. Они идут в кладовую, без спросу достают белье, взбивают подушки, выбивая из них перья и запах зимы, наполняют их летней полынью и ладаном, цветущей фиалкой и дымом. Тобой и мной. Они кладут наши головы на подушки, деловито подтыкают одеяло, и тихонько прикрывают дверь.
О любви все сказано и написано. И это только маленький тост-«алаверды» с двумя бокалами в руках: в одном смех, в другом слезы; в одном игристая кровь виноградной лозы, в другом — моя кровь, твоя кровь. Но все будет правильно, и никто не проиграет. И наши ангелы нальют себе — один джина, а другой кофе. Твой почешет в затылке, а мой — пятку, и махнут рукой и скажут…
— Ну? Чем кончилось-то? — Ты отставляешь чашку. — «Они любили друг друга, и умерли в один день, приняв яду?»
— Какая разница, — говорю. — Умерли — не умерли. Главное, чтобы в чашках было правильное. И иду на кухню босыми пятками по теплым плиткам пола. Пятка чешется.
«Ибо что такое мир, когда не пир во имя любви?»
3 Чаши
Полнота
То есть, полнота бытия, чувств, бесконечное довольство жизнью. Иногда — священный союз (вовсе не обязательно именно любовный, но и это не исключается).
Гала Рубинштейн
Лишние встречи
1
Привет. Ты откуда здесь взялся? По делу идешь, или гуляешь?
Послушай, давай может в кафе зайдем, раз уж все так совпало? Кофе выпьем, или чаю — мне все равно. Да не то чтобы пить, просто в руках подержать горячую чашку. Холодно сегодня, руки совсем замерзли. Особенно левая почему-то.
Я нервная? Ну нет, ну почему? Я спокойная. Я абсолютно спокойная, у меня теплые ноги.
Не смейся, это нас на медитации учат. Если спокойствие, то почему-то руки тяжелые и ноги теплые.
Ян? Нет, Ян на медитацию не ходит. Говорит, что не хочет быть спокойным. Я ему пыталась объяснить, что все болезни от сресса, а он улыбнулся так рассеяно и поцеловал меня в щеку. Лучше бы прямо сказал: мол, отстань, дура. Все не так обидно.
Конечно обидно, вот если бы тебя жена дураком считала, ты бы, небось, тоже обиделся…
Ян говорит, что болезни все от скуки. Я ему говорю, так не надо скучать, пойдем в гости. Пообщаемся. А он даже и не отвечает.
Как у нас вообще? А черт его знает, как у нас вообще. Иногда вроде хорошо. А иногда — хоть бери и вешайся. На прошлой неделе он опять ночевать не пришел. А мне потом говорит: «Это нормально, что ты ревнуешь. Разреши себе ревновать. Ты что думаешь, гармония — это идиллия? Нет, гармония это когда все вместе в клубок сплетается. И боль, и радость, и мерзость всякая, и красота».
Не понимаю я этого, вот хоть ты тресни не понимаю. Что это за гармония, когда он приходит под утро, и духами чужими пахнет? Блядство это, а не гармония.
А он меня обнял и рассказал историю про одного мужика. Не настоящая история, из книжки какой-то. Так этот мужик, он весь такой духовный был, а потом влюбился и женился. И поехал с женой в свадебное путешествие. Идет на пляж, то ли рыбачит, то ли просто на рыб смотрит, я толком и не запомнила. А потом возвращается в номер и стреляется. Из пистолета. Потому что понял, что слишком сильно жену любит, и больше ни для чего в его сердце места не осталось.
Ну даже если в этом и есть какой-то смысл — то что ж ты тогда по бабам ходишь? Застрелился бы, и дело с концом.
Вот ты понимаешь что-нибудь? И я не понимаю.
Ему хочется чтобы всего много было. А так не бывает. Если много, то чего-то одного, а если все сразу, то по чуть-чуть.
Нам в школе рассказывали когда-то про древних римлян, что ли. Они обжирались за обедом, а потом пером в горле щекотали. Ну и блевали, конечно, а потом опять ели. Точно как Ян. Только он не едой объедается. Я не знаю, как тебе объяснить, но голодом тоже можно обожраться. И духовной всякой пищей.
А я ему нужна вместо перышка…
Я бы ушла, вот честное слово, взяла бы — и ушла. Но куда ж пойдешь? Женьке полгода всего, я грудью кормлю. Ни работы, ни родственников.
Ну и потом, я его люблю.
Не так, как тебя любила, но все-таки…
Чего ты смеешься?
Да ну тебя с твоими шутками. Конечно, сейчас я мужа брошу, а ты жену выгонишь, и заживем, как в сказке.
Я с тобой серьезно разговариваю, а ты…
Нет, я не буду кофе допивать. Слишком сладкий.
Дай-ка мне лучше льдинку из твоего сока.
2
Ну вот, опять я тебя на том же месте встречаю. Только погода изменилась. Тепло.
Ну давай посидим. Под каштанами.
Ой, нет, только не здесь!
Я не кричу, просто скамейка покрашена. Ну и сиди на ней, пожалуйста. Дурак сумашедший… Такое пальто красивое испортил. Ты знаешь что, возьми дома ацетон и легонечко так потри…
Ну и черт с тобой, можешь его выбросить в мусорку. Оно мне надо триста лет…
У меня нормально все. Работать начала. Женька в садике. Ну то есть в яслях.
Нет, не развелась, чего мне разводиться. Я мужа люблю.
Да, конечно, не так как тебя когда-то. Хорошая у тебя память…
Я странная? Да нет, вроде обычная.
Ничего не случилось, чего ты пристал?
Ну, выпила вчера чуть больше нормы.
Сначала водку пили, а потом водка закончилась, и Ян принес абсент. В серванте стоял, только я не знала, что это такое. Думала, ликер такой зеленый. Я же зеленое не пью, мне цвет не нравится. А вчера я уже цветов не различала, что дали, то и выпила.
Не знаю, может его и надо на сахар капать, но мне в рюмку налили. Кажется разбавили, но я не уверена.
Мне так странно стало после абсента — в голове что-то щелкнуло и все чувства переплелись. Ну я не знаю, как объяснить. Как будто можно цвет понюхать или там укол иголки услышать. Но не совсем. Ну представь, что у тебя только одно чувство есть, и ты им и видишь, и слышишь, и боль чувствуешь тоже им.
Без всяких органов, прямо всем телом.
И одним потоком в тебя все льется — и запах, и льдинки холодные на коже, и горечь на языке от спирта… А потом опять — щелк — и рассыпается на отдельные потоки. И опять видишь отдельно от слышишь…