— Я — МОГУ — ПЕРЕВЕСТИ — ЧЕРЕЗ — РЕКУ!

Тут уж все его услышали. И поверили сразу, потому что вспомнили, что он только что говорил то же самое. Может быть, кто-то слышал, что даже дважды говорил. А сказанное трижды — истинно. И никто даже не спросил его, как обычно: ты что, дурак?

Когда мы бежали по домам за самыми важными вещами, мы уже шлепали по воде. По грязи, прямо скажем. Ох, как жалко мне было маминых ковров. А мама так не хотела с ткацким станком прощаться, а что делать, его с собой не возьмешь. Но похватала все-таки бердышек мешок, а еще дощечки, пояса плести и упряжь, а еще разной шерсти насовала по всем нашим детским котомкам, да мы и сами с усами, хватали все, что под руку попадется: иглы, нитки, рулоны уже сотканных тканей, потому что ремесло — это главное, а остальное найдем на месте. Старший брат даже красильный котел маме прихватил (потом, уже на другом берегу, это обнаружив, мама аж расплакалась от счастья у него на плече).

Вот так мы и собрались — хотела сказать, на берегу, да только берега никакого уже не было, только грязная вода. Там, где она была по колено, стоял Шоте, дудочкой себя по ноге похлопывал, и жесткий желтый ветер бил его пушистые волосы. Вот дурак, и голову не покрывает. Каждый в городе тащил котомку, а в котомке — самое главное: у каменщика — молот и набор зубил, у кузнеца мех подмышкой, скорняк стопку выделанных шкур на голову положил и несет, ну и у всех так. А дедушка Роэ нашу отару гонит прямо по воде, и Лавана ему помогает.

“Крокодилы, — пронесся по народу страшный шепот, — крокодилы идут!!!” — и правда, я-то это видела уже, а другим в новинку, как крокодилы собираются вокруг ног Шоте — и не кусают.

Уцепились два крокодила за столбики ворот, а между ними еще четыре, и все лапы сплели. А за ними — следующие шесть, и еще, и еще.

— Это же мост, — сказал отец, — я видел, как строят мосты из лодок. Это мост!

Шоте только кивнул, ничего не говоря. Он и всегда-то говорил немного, а теперь словно надеялся: мы сами все поймем. Кто-то и понял уже, ну, отцу положено, он насих, да и бывал много где, по лошадиным делам всяким. Но чтоб мост из крокодилов строили — такого и отец не видал. А мост тем временем дотянулся уже до того берега, и Шоте просто ступил на него и пошел, как по траве. Овцы его, и собака его — ринулись за ним, хотя скажи той же собаке подойти к крокодилу — в угол забьется и руки тебе искусает, если попробуешь вытащить. А люди посмотрели, что животные идут и не боятся — тоже ступили на чешуйчатые спины вместе со всем своим скарбом, с детьми на руках и стариками под руку. Людей отец повел, верхом на черном своем Шахоре, лошади, кажется, больше всех боялись, но тоже пошли, конечно — вода и песок все равно страшнее.

Последним на тот берег дедушка Роэ перешел. Шоте оглядел весь народ, словно бы пересчитывал, махнул рукой — и крокодилы мигом расцепились и исчезли, как и не бывало. Наш берег было не очень хорошо видно, да и смотреть было не на что: холм сцепился там с рекой, и, где был наш город, теперь плескалась желтая грязь.

На новом месте было много работы. Нашлось здесь и дерево, и камни, и оливы здесь росли, и шалфей, и розмарин. Овцы наши здесь отъелись и разжирели, а люди, наоборот, похудели по первости, тяжелая это работа — новый город строить. Только новый город был уже не город: не наступала здесь на нас пустыня, так что построила себе каждая семья новый дом, маме новый станок справили, кузнец кузню раскочегарил, конюх хорошую конюшню сложил, а строить стену никто не стал. Так все были заняты, что никто и не заметил, куда делся дурак. И я не заметила, а уж, казалось бы, только на него и смотрю.

И вот — странное дело — думаю о нем, и думать приятно. Говорю себе: “Он ушел. Он бросил тебя. Да он и раньше тебя не любил” — а это все слова, пустые, как сухой колодец. Ушел? Бросил? Не любил? Не понимаю. Но говорю себе “Дурак” — и сразу чувствую, что это слово полное, как река, как мама и отец, как бесконечное небо.

И мне хорошо.

I Маг

Наиважнейшее из значений этого Аркана — воля.

Все наконец-то зависит не от какой-то абстрактной «судьбы», не от обстоятельств, не от окружающих близких-далеких, а именно от вашей воли. Хотеть (осмысленно и искренне одновременно) — значит мочь.

В такой ситуации чрезвычайно важно разобраться в себе. Как только человек поймет, чего он на самом деле хочет, и начнет действовать в нужном направлении, все у него получится. И обстоятельства покорятся, и ближнее окружение поменяется соответствующим образом, и так далее. Личная воля и намерение в данном случае действительно решают все. Перекладывать ответственность не на кого.

Еще одно ключевое слово для Мага — самостоятельность. Формула "я сам" для него — нечто естественное, само собой разумеющееся, ее даже вслух нечасто произносят, как не начинают всякое знакомство с объявления: "Я — человек, хожу на двух ногах…"

Кроме того, Маг — карта ученичества, причем такого, когда учатся не ради процесса, а ради результата, немедленного применения новых знаний на практике.

К самым типичным для Первого Аркана проблемам относят эгоцентризм и недостаток толерантности. Если, конечно, мы готовы всерьез считать эти качества "проблемами".

В неблагоприятном окружении Первый Аркан указывает на недостаток воли, неумение (нежелание) хотеть, несамостоятельность, вялость и тупость (неспособность усваивать новые знания).

Евгения Шуйская

Билет

Поставив машину в ремонт в промзоне за Лиговкой, выбирался на трамвае, вспомнив номер по институтским еще дням, когда он много на этом трамвае в этих местах ездил. Отвык он от трамваев, и сколько стоит билет — не знал.

Вагон был старый и почти пустой, но сиденья почему-то новые. Через три остановки подошла, наконец, кондуктор, сухая старушка с совершенно гладким лицом и прозрачными глазами, взяла протянутые деньги, отсчитала сдачу, протянула билетик.

Он взял билетик, разделил числовой ряд пополам, сложил цифры. Почему-то ему очень хотелось, чтобы билет оказался счастливым, хотя он и не верил во всю эту хрень.

Слева шестнадцать, справа семь. Одним шевелением мысли он сложил цифры в шестнадцати. Семь и семь. Он довольно хмыкнул и, сунув билет в рот, тщательно сжевал. У него сосало под ложечкой, и он загадал желание.

Над метро почти зримо плыл запах расплавленного сыра. Ему все никак не удавалось застать открытой армянскую палатку — то он приезжал слишком поздно, то они закрыты среди бела дня. Некоторое время назад он перестал пытаться. Но они открыты, он получаил огромный хачапур и, обжигаясь сыром, чувствовал себя счастливее всех на свете. Желание исполнилось. По этому поводу отирающийся на прилавке воробей получил кусок пропеченного теста с собственную голову. Вид у воробья был задиристый — и счастливый, как будто он тоже съел билет.

Через неделю он поехал за машиной. Хотел было попросить коллегу подбросить — но не стал, выйдя из метро, дождался трамвая. Билетик выдал семнадцать и два — никакой надежды. Но он хмыкнул и съел безвкусный билетик, загадывая желание, потому что все равно не верил во всю эту хрень. Желание исполнилось тем же вечером.

Он стал ездить общественным транспортом, покупая билет и съедая его, загадав желание. Один раз его оштрафовали, потому что он съел билет прежде, чем доехал.